Материалы сайта "www.absolutology.org.ru". При полном или частичном использовании материалов в интернете активная ссылка на 'www.absolutology.org.ru' обязательна.

ДАНО МНЕ  ТЕЛО:

Где ты будешь находиться,

когда твое тело будет кремировано,

 и пепел развеян по ветру?

Дзэнский коан.

Мы привыкли разделять тело и дух и противопоставлять одно другому как нечто низкое, греховное, подверженное пагубным страстям возвышенному, светлому,  несущему в себе искру божественного начала. Поэтому и возник  в нашей культуре вопрос, сформулированный О.Э.Мандельштамом: 'Дано мне тело -  что мне делать с ним, Таким единым и таким моим?' В конечном итоге разделение души и тела привело к  их противостоянию и даже настоящей войне, завершившейся  современными агрессивными технократическими пытками.

Отчего возник  этот дуализм  ума (или духа, души) и тела  понять нетрудно, хотя бы бегло  взглянув  на историю западной мысли. Он присутствует уже в философии Платона; звучит он и в известной древней римской максиме, гласящей: 'В здоровом теле - здоровый дух'.  Декарт в XVII веке  уже окончательно  разделил мыслительную  и телесную 'субстанции', и картезианский дуализм  прекрасно совместился  с иудео-христианским взглядом  на мир, обеспечив себе долгую жизнь в западной культуре.

И в нашей отечественной культуре оценка тела была негативной. Тело в средние века, например,  вообще относилось не к природе  человека, а к так называемому 'внешнему' в человеке и как внешняя  оболочка никоим образом не ассоциировалась с естеством - внутренней сущностью человека.

Романтики XIX века, такие как Шеллинг, Руссо и другие, попытались взбунтоваться против  обесценивания тела, но психофизический дуализм  спокойно пережил эту  реакцию и продолжает доминировать в нашем обществе, несмотря на то, что его устои в ХХ веке подрывают многие течения в антропологии и  философии. Наконец, из глубинной  психологии, холистической медицины и других  областей современного знания постоянно  приходят  новые факты, подталкивающие к пересмотру устоявшегося  отношения к телу и телесному опыту. Если во времена Декарта тело отождествлялось с машиной, механизмом, во времена Руссо и Ницше - с капризным проказливым ребенком, то теперь, особенно из сферы глубинной психологии, все чаще слышны выводы о глубинной мудрости  тела, о необходимости  рассматривать его как единое целое, отождествляемое с душой.

На Востоке  вопрос 'что делать с телом' - в нашем осмыслении -- просто  не мог возникнуть: там давно и хорошо знали, что нужно делать с телом, которое, заметим, не противопоставлялось духу или сердцу. Что же касается нашей привычной древней максимы,  то на Востоке она прозвучала бы прямо противоположным образом: 'в здоровом духе - здоровое тело'. Идеал был другим - не телесное здоровье, а жизненная целостность, и означало это в первую  очередь слияние духовного и телесного начал. За этими взглядами стоит архаичная и, пожалуй, универсальная для всех народов мира традиция онтологического сознания,   нерасторжимо связанного с всепроникающей интуицией космической жизненной силы.

'Сердце - корень тела, -  писал Ван Цзи. - Если говорить о его пустотном духовном водителе, то мы называем это 'сердцем', а если говорить о его плотной вещественной предметности, то мы называем это 'телом'. Сердце и тело суть одно'. Вот они, 'тонкие, властительные связи', соединяющие дух и тело, и нет никакого трагического и фатального противостояния сознания и плоти.

Вся чжоуская культура была пронизана верой в то, что жизнь предков продолжается в их потомках. На торжественных трапезах усопшего предка представлял один из здравствующих потомков: на время трапезы он как бы воплощался в своего предка, причем старался сделать это так правдиво, что даже имитировал его жесты, мимику и другие подробности поведения.

Таков был механизм традиции, закладывавший особое отношение к телу и к телесности, причем он распространялся не только на родственников по крови, но и на родственников по духу. Молодой Конфуций, без устали постигая старую музыку и ритуалы, добился того, что мог во сне или наяву увидеть основателя чжоуского царства. А его последователь Мэн-цзы вообще заявлял, что в Конфуции возродились добродетели еще более древних и авторитетных Яо и Шуня. И после Конфуция некоторые ученые мужи уверяли, будто непосредственно от него они переняли его путь.

Не последнюю роль в  подобных взглядах - и надо полагать, в вере и в самоощущениях,  играли представления о телесной интуиции. Древние китайцы верили, что родители и дети составляли одно 'тело', человек же в китайской мысли вообще обозначался как 'кости и плоть' (вспомним наше выражение 'плоть и кровь, также передающее  идею о сокровенной связи детей и родителей). Все сказанное объясняет, почему почтительный сын должен был сохранять свое тело целым и невредимым и заботиться о нем:  ведь в нем продолжалась жизнь его предков.

Итак, тело человеческое в китайской традиции рассматривалось скорее не с внешней, физической или, точнее, с физиологической стороны, а как некое внутреннее пространство, как форма, вмещающая в себя бытие, бытийственный дух. Может быть, именно по этой причине не знало китайское искусство обнаженной натуры?

В Индии существовала не менее обширная, яркая и пестрая палитра взглядов на тело и его связь с духом. Так, материалисты-локаятики считали, что только тело и есть сознающий Атман, душа. Им приписывались высказывания наподобие следующего:

'Я крепкий, слабый, молодой - такими

характеристиками наделяют

определенное тело, оно-то и есть атман, и нет другого,

отличного от него.'

Противники локаятиков, адвайтисты, полагали, что телесные характеристики лишь временно накладываются на неизменную сущность атмана и затемняют его светлую вечную природу. Ссылаясь на опыт, адвайтисты приводили различия между свойствами тела и характеристиками сознания. Они считали, что  сознание может отсутствовать, когда тело еще продолжает существовать.

В так называемой 'мистической зубрежке' упанишад  встречаются  интересные примеры отношения к телесному и нетелесному:

'...Глаза относятся к телу, видимое - к сущему. Солнце здесь - божество,  артерия - их соединение. Тот, что в глазе, что в видимом, что в солнце, что в артерии, что в пране, что в распознавании, что в наслаждении, что в пространстве сердца, что внутри всего этого вращается - тот  этот атман. Пусть почитает этого атмана,  не стареющего, не умирающего, бесстрашного, беспечального, бесконечного.

Ухо относится к телу, слышимое - к сущему.  Стороны света здесь - божество,  артерия - их соединение. Тот, что в ухе, что в слышимом, что в сторонах света, что в артерии, что в пране, что в распознавании, что в наслаждении, что в пространстве сердца, что внутри всего этого вращается - тот  этот атман. Пусть почитает этого атмана,  не стареющего, не умирающего, бесстрашного, беспечального, бесконечного...' Точно также атман пропускается через все органы тела, вплоть до  органов испражнения и размножения.

В духовной практике и китайцев, и индийцев, как, впрочем, и тибетцев, и японцев, телесные позы связывались с внутренним состоянием, и правильная поза  свидетельствовала о покое и безмятежности духа. Иными словами, духовное совершенство, полнота 'сердечного сознания' были нерасторжимо связаны с конкретностью самоощущения.

Подведем итог: в Китае, Индии и во многих других странах Востока нет разведения и противопоставления духа и тела, а есть другое: представление о теле, которое не только оберегает и скрывает дух, но и придает нашему духовному опыту глубину, так что именно тело свидетельствует о бесконечном богатстве и разнообразии жизни, и именно посредством тела мы можем общаться с миром. Таким образом, тело связано с внутренней реальностью, оно является ее отблеском. И китайцы, и индийцы были уверены, что истинная мудрость обязательно имеет особые знаки-отметины на теле.

Тело вообще воспринималось как большая ценность. В Тибете во время обряда посвящения ученик говорил: 'Я обрел человеческое тело, столь труднодостижимое: Настало время вступить мне на путь к освобождению:

В долгой и мучительной цепи перерождений, подобно мореплавателю на тонущем корабле среди океана, подобно птице в силках, подобно страннику, заблудившемуся на опасной дороге, подобно осужденному в руках палача, - именно так жажду я освобождения...' Итак, человеческое рождение в бесконечном круговороте рождений и смертей, которое трудно даже представить себе - большая редкость, и только тот, кто обрел его, может встать на путь, ведущий к осовбождению от сансарных пут - этим определяется ни с чем не сравнимая ценность  человеческого тела.                                                  

Духовные наставники в Тибете и в Индии часто задавали своим ученикам такую задачу: 'Каким было твое лицо до рождения твоих отца и матери?' Эта задача имеет непосредственное отношение к линии последовательных воплощений, перерождений. На индо-буддийском Востоке часто говорят о памяти, которую человек способен хранить о своих прошлых жизнях; подобной необычной 'генеалогией' наделяются многие буддисты. Так, тибетские ламы, именуемые тулку, считаются звеньями в цепи воплощений одного и того же существа.  Об этом повествуют многочисленные сочинения  типа так называемых джатак, в которых подробно излагаются разные эпизоды в последовательных жизнях человека. В Бхагавадгите говорится, что подобно тому, как человек сбрасывает старую одежду, чтобы надеть новую, так и то, что перевоплощается, покидает прежние тела, чтобы обрести новые.

 Серьезным вниманием к телу человеческому отличались и другие восточные религии. Так, например,  'регулирование тела' было одним из важных аспектов  духовной практики в даосской традиции; йога - в индуистской и буддийской. У даосов  работа с телом включала в себя досконально отработанные методы физического и химического воздействия на организм:  гимнастику, очищение организма, выращивание в себе неумирающего 'алмазного' тела, которое должно находиться в полной гармонии с пробужденным сознанием.

Даосский врач VII века Сунь Сымяо,  считавший тело вместилищем духа и энергии, писал: 'Когда дух и энергия пребывают в теле, то здоровье у нас крепкое и силы много. А если дух и энергия рассеиваются, то мы умираем. Желая сберечь свое тело,  нужно прежде всего привести к покою дух и энергию... Желая успокоить дух, нужно прежде тренировать изначальную энергию. Когда в теле есть энергия, дух находит упокоение в ней, а когда море энергии в нас наполнено до краев,  сердце покойно и дух незыблем:'.

Ведущим принципом даосской практики  является гармонизация  в теле полярных начал мироздания, сил инь (женское, пассивное, темное начало) и ян (мужское, активное, светлое начало), взаимодействие которых сквозит во всех явлениях мира. Расщепление этих сил,  согласно древним представлениям, рождает 'четыре явления', соответствующие четырем странам света и четырем временам года.  Они же, в свою очередь, вместе с центром разворачиваются в пять стихий,  соответствующих пяти фазам мирового круговорота: огонь порождает  землю, земля - металл, вода - дерево, а оно порождает огонь. Эти пять фаз выстраиваются  в стройные гармоничные параллели со многими явлениями  природного мира, пространственными формами, в том числе частями годового цикла,  а также с анатомическим строением человеческого тела. Таким образом человеческое тело, микрокосм,  воспроизводит внутри себя весь макрокосм с его круговоротом основных элементов, и это составляет  глубинную основу психосоматического  совершенствования.

Даосы различают разные виды энергии, циркулирующей в человеческом организме, методы и стадии работы с ней, способы управления ею. Интегрированное в мировой порядок круговорота энергии, человеческое тело могло уподобляться то мировой горе, связующей небо и землю, то алхимическому тиглю, в котором происходят чудесные превращения,  а то даже и пейзажу, в котором разнообразные аллегорические изображения энергии соотносятся  с разными частями земного ландшафта.

Немало примеров сходного отношения к телу можно обнаружить в буддизме, например, тибетском ламаизме. По буддийской концепции, наша телесность, психофизический организм есть не что иное, как  'сгустившееся, выкристаллизовавшееся или материализовавшееся сознание прошлого. Это действенный принцип сознания, который как следствие принимает видимый облик'. 

Шри Ауробиндо так описывает роль тела в духовном развитии человека: 'То, что физическое противостоит духовному, не является аргументом в пользу отрицания физического, потому что неисповедимым образом наши самые большие трудности являются нашими лучшими возможностями. Так что совершенствование тела должно  быть последним триумфом'. Он же указывал, в каком направлении может произойти желаемая  метаморфоза: '...тело должно подвергнуться изменению и перестать быть неугомонным крикливым животным или неповоротливой глыбой, каким оно теперь является, но превратиться в сознательного слугу и священное орудие, и живой носитель духа'.

Вследствие такого психологического подхода иные буддисты  достигают такого  телесного совершенства и такого владения своим  телом, какое европейцами воспринимается  как граничащее с чудом. Разумеется, для этого нужно немало тренироваться. Наставники заставляют своих учеников выполнять  самые различные психофизиологические упражнения. Так, в тему одной из медитаций входит фраза: 'Мое тело подобно горе.'Учитель не дает никаких указаний, что же именно нужно делать с этой фразой, Ясно только одно:  она должна подтолкнуть к определенным размышлениям, а еще лучше, содействовать осознанию каких-то важных сторон или проявлений реальности. Возможно, нам трудно понять, но медитативные работы с фразами подобного типа могут вызвать даже экстатические или, по крайней мере, близкие к ним состояния сознания.

Вероятно, дело в том, что для тибетских учеников, которые видят горы каждый день с детства,  ассоциация своего собственного тела с горой - не натужное и непонятно-бессмысленное упражнение; горы могут вызвать   в их сознании 'работающие' энергоемкие образы. Так,  один ученик может представить себя спокойным и незыблемым, как гора, и какие бы житейские бури не  сотрясали ее, какие бы ветры дожди и ураганы  не обрушивались на ее склоны, она будет стоять твердо и неколебимо.

Для другого ученика гора может стать образцом постоянного бескорыстия и щедрой самоотдачи: на ее склонах растут травы, цветы, деревья; пасутся звери; летают птицы и насекомые, и всем находится место, гора всех питает, обо всех заботиться, всех оберегает.

У третьего ученика гора может ассоциироваться прежде всего с отрешенностью: она устремляет  свою вершину в небо, и что бы ни происходило вокруг - выпадает ли снег, идет ли дождь, припекает ли солнце, или дует ветер - она равно примелет все.

А иного ученика гора может подтолкнуть к совсем другим мыслям:  хотя она и вздымается над землей, но все же остается ее неотъемлемой частью и составляет  с ней одно нерасторжимое целое. Так и тело человека, хотя и выглядит обособленным, все же составляет единое целое со всем остальным  миром. Подчеркнем, что все сказанное здесь - всего лишь умозрительные рассуждения; в медитации же ценны не они, а чувства, переживания, осознание, - словом, все то, что почти не вербализуемо.

Еще более экзотичны упражнения по перемещению  сознания в собственном теле. Обычно его описывают так: мы ощущаем сознание в собственном сердце, а руки и ноги - лишь части нашего тела. Ученик должен переместить сознание, например, в  кисть руки,  и тогда он почувствует себя предметом, имеющим форму ладони с пятью пальцами, который соединяется с большой движущейся массой - своим телом. Он должен испытать ощущение, как если бы его глаза оказались не на голове, а на руке, и она бы рассматривала голову и все тело. Это упражнения дает возможность испытать совсем особое психическое состояние и выйти из тех условных границ, которые ставит нам наше 'я'.

Подобные  же  представления о единстве человека и мира, микрокосма и макрокосма,  лежат и в основе индийской йоги. Взаимодействие между телом и духом, те самые 'тонкие властительные связи', о которых мы мечтаем,  достигаются с помощью сложных йогических приемов: в практиковании определенных поз-асан,  ритмического дыхания-пранаямы и соседоточения-дхараны. К.Г.Юнг, говоря о значении йоги для Запада,  этой 'страны духовного бездорожья', подчеркивал, что 'разнообразнейшие физические процедуры йоги являются также гигиеной телесной,  значительно превосходящей обычную гимнастику и дыхательные упражнения, ибо это не просто механика, но часть единой философской системы. Такие процедуры приводят к единению ума и тела, подтверждением чему являются, например, упражнения пранаямы, где прана -  это одновременно и дыхание, и универсальная динамика космоса. В тот момент, когда любое деяние индивидуума совпадает с космическим действием, восторг тела сливается с подъемом духа, что порождает живое единство, которое не в состоянии создать никакая самая передовая 'научная' психотехника... С редкостным совершенством йога соединяет в себе телесное и духовное'

Разумеется, практика йоги невозможна без идей и представлений, с ней связанных, без тех духовных предпосылок, которые вырабатывались в Индии в течение тысячелетий.  По мнению Юнга, запад, 'отягощенный, с одной стороны, своей дурной механической привычкой верить, с другой - своим интеллектуальным, научным и философским критицизмом, обречен попасть в ловушку собственной веры' и не может адекватно осуществить  цели йоги, так как не воспринимает специфического для йоги единства и полноты бытия. 'Индиец всегда помнит и об уме, и о теле, - пишет Юнг, - европеец всегда забывает или об одном, или о другом...Индиец не только знает собственную природу, но и то, в какой мере он сам ею является. Европеец же, обладая знанием о природе, на удивление мало знает собственную внутреннюю природу...'

Разработка © 2003-2012 ООО "КурандероS". Все права защищены