Маргарита Федоровна Альбедиль

Доктор исторических наук, старший научный сотрудник отдела этнографии Южной и Юго-Западной Азии Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, (дешифровка протоиндийской системы письма, религия и мифология Индии, музееведение, история МАЭ)

Публикации на нашем сайте:

Материалы сайта "www.absolutology.org.ru". При полном или частичном использовании материалов в интернете активная ссылка на 'www.absolutology.org.ru' обязательна.

МИФ: ВЕЛИКИЕ ТЕМЫ И ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ

Миф вторгается в нашу жизнь с раннего детства, питая неизбывную веру в чудеса, когда мы зачитываемся волшебными подвигами Геракла и захватывающими странствиями Одиссея, и даже когда едим кашу 'Геркулес'. Он не покидает нас и позже, когда мы отыскиваем в ночном небе планеты Марс или Юпитер, созвездия Ориона или Центавра, названные именами мифических персонажей. Он то и дело напоминает о себе, когда мы ругаем кого-нибудь за устроенный в комнате хаос или когда покупаем косметику, не задумываясь о том, что хаос и космос - основополагающие мифологические понятия. Слова древних мифов вошли во все европейские языки: вой пожарной машины мы называем сиреной, обитательницу морей - медузой,  разъяренную женщину - фурией. Память о греческой богине земли Гее сохраняется в словах география и геометрия, геофизика и геология. Старший из титанов, Океан, дал названия огромным водным просторам, а именем другого титана, Атласа, мы называем сборники карт. Миф находится рядом с нами, когда мы замираем перед полотнами Рембрандта 'Даная', Рубенса 'Персей и Андромеда' или слушаем 'Гибель богов' Вагнера. Но миф - это не только слова, образы и сюжеты древних преданий.

Он 'залегает' гораздо глубже, в нашей психике, проникая оттуда в сновидения и скрываясь в наших самых сильных душевных переживаниях. Ученые установили, говоря словами Э.Фромма, что 'все мифы и сны:записаны одним языком'. К.Г.Юнг, сближавший мифы и сны, считал их формами бессознательной активности. Изучив обширный мифологический и психологический материал, он пришел к выводу, что сопоставление и изучение мифов и снов 'способно снять все сомнения в наличности внутренней связи между психологией сна и психологией мифа'.

О глубинной сущностной связи мифов и сновидений писал и М.Элиаде: 'Не существует ни одного мифологического мотива или сценария посвящения, которые в той или иной форме не присутствовали бы одновременно в сновидениях и деятельности воображения. В мире сновидений мы снова и снова находим символы, обряды, фигуры и события, которые относятся к мифологии'. Однако если мифы проходили длительную проверку и обработку в опыте многих поколений, то сны, по словам Юнга, 'более индивидуальны, непонятны или неявны'. Можно сказать, что по отношению к мифам они являются первичным материалом.

В австралийском обряде инициации, в котором 'проигрывается' древний миф и в  который входит обрезание, старейшины племени говорят мальчикам: 'Большой Змей-отец слышит запах твоей крайней плоти; он требует ее'. Мальчики верят этому, пугаются,  ищут утешения у матерей и других женщин-родственниц, и те их ритуально оплакивают - будто бы для того, чтобы не дать Змею их проглотить. И вот что поразительно: эти мифо-ритуальные символы полностью соответствуют образам, которые непроизвольно появляются в сновидениях тогда, когда пациенты, проходящие курс психоанализа, отказываются от своих детских инфантильных привязанностей и делают шаг вперед в становлении своей личности. Юнг писал, как одному из его пациентов приснилось, что 'из пещеры на него бросилась змея и укусила в область гениталиев. Это сновидение имело место в тот момент, когда пациент убедился в правильности психоанализа и начал освобождаться от уз комплекса матери'.

Что же касается наших переживаний, то современные психологи располагают настоящей картой прамифических структур, таящихся в недрах нашей психики. Случайно ли К.Г.Юнг писал в 1911 году, намереваясь погрузиться в глубины мифологии, что 'в этих сферах кроются поразительные вещи' и что он вернется оттуда 'с богатой добычей, которая лучше поможет узнать человеческую душу'. В самом деле, ведя 'археологические раскопки' в глубинах нашего сознания или даже подсознания, мы обнаружим там  образы и символы, о которых повествуется в древних мифах.

Миф, таким образом - не реликт давно ушедшего прошлого, а особый способ мировосприятия и мирочувствования, связанный прежде всего с интуицией и с нашими чувствами, а потому отличный от привычного нам исторического с его прагматическим духом науки и культом рационального мышления. Миф постоянно напоминает о себе не только в жизни каждого человек, но и в общечеловеческой культуре. Его возвращение считают одной из самых характерных особенностей культуры минувшего ХХ века, под этим же знаком начался и век нынешний, XXI. В ХХ веке в литературе появлялись и продолжают появляться мифологические и мифоподобные сюжеты и герои: к ним обращались Кафка, Джойс, Элиот, Маркес, Т.Манн, О'Нил и продолжают обращаться современные авторы, например, Павел Крусанов. Уже не одному поколению людей кажутся волнующе притягательными черты мифологического переживания реальности в произведениях Р.Толкиена или Урсулы Ле-Гуин. Язык, как верный индикатор происходящего в жизни, отразил это явление: само слово 'миф' стало расхожим и превратилось в затертый штамп; вошли в оборот мифы национальные, политические, художественные, биографические. Правда, современное их значение (миф как вымысел, небылица, фантастика, то, чего быть не может) прямо противоположно исходному: миф как священное повествование о богах, перводелах и первособытиях.

Если внимательнее всмотреться в нашу общечеловеческую историю, то окажется, во-первых, что  миф никогда и никуда не исчезал, а во-вторых, что сложные отношения с мифом складывались в основном у европейцев и у тех народов, что попали под их влияние, да и то не всегда и не во всем. К примеру, в Индии, в целом сопоставимой по географическим масштабам с Европой, мифы как были в глубокой древности, так и до сих пор остаются живыми и действенными творениями, способными моделировать многие современные ситуации, помогая осмысливать их, переживать и выбирать правильные поведенческие стратегии.

Для Европы же отношения с мифом стали одной из стержневых проблем всей истории культуры. У ее истоков, на самой границе видимого исторического горизонта, стоят рационалисты Древней Греции, начавшие 'расколдовывать' миф, то есть анализировать, классифицировать и приводить их в порядок. До тех пор весь древний мир жил в мифе примерно так, как живут в уютном доме с хорошо налаженным хозяйством. Вопрос о том, верить или не верить мифам (и в мифы) не возникал, да и не мог возникнуть: как можно верить или не верить в свой собственный дом? Не возникали и проблемы понимания и истолкования мифов - это наши современные вопросы и проблемы.  Но порождены они были в Древней Греции, где зародилась наша рациональная философия.

И позже в Европе в разных направлениях развивалась мысль о том, что и боги, и мифы могут обозначать все, что угодно, кроме самих себя. Весьма увлекательным занятием стало искать в мифах скрытые смыслы и подтексты, проясняя 'темные места'. И дело здесь не только в сложности самих мифологических текстов, но и в том, что  многие из нас знакомятся с мифами через переводы, большая часть которых сделана с поздних, отредактированных версий. При переводе же мифы невольно подгоняются под стереотипы нашего современного восприятия. Разумеется, можно составить представление о цветке по его засушенному для гербария образцу, но при этом мы никогда не ощутим его аромат, не увидим трепетание лепестков на ветру, не услышим жужжание усевшейся на него пчелы. Да и рассматривать цветок мы будем не в привычной для него обстановке, не на лугу под солнечными лучами, и не в окружении других цветов, а между  бумажными листами гербария.

Так и с мифами. Мы их читаем, хотя они не были предназначены для чтения; мы их анализируем, хотя они не годятся для научного анализа; и, самое главное - мы в них не верим, хотя именно верить в них, безусловно и безоговорочно, предполагалось изначально. Но как бы мы ни относились к мифу, он -- явление вечно живое и неискоренимое, как воздух, которым мы дышим. Правда, ведет он себя подобно глубоководной рыбе, способной внезапно вынырнуть из бездонных океанских пучин или, наоборот, полностью погрузиться в них, неразличимо слившись с окружающими камнями и водорослями.

Возьмем наугад несколько примеров. Христианство приравняло древний миф к поклонению языческим богам, а этих последних - к бесам. Но миф вернулся в собственном христианском обличье, неразрывно соединив страдающую фигуру Иисуса Христа с древним мифом об умирающем и воскресающем боге. Не потому ли Юнг, оценивая роль христианства в формировании западноевропейского сознания, оценил христианскую цивилизацию как удручающе пустую: ':Все только оболочка, а внутренний человек остался нетронутым и поэтому не претерпел изменений. Душа его осталась закрытой - формальное внешнее верование не раскрыло ее; душа христианина не успевала следовать за внешними изменениями жизни:Внутри царили архаические боги, могущественные, как и в древности; другими словами, внутреннее соответствие внешнему образу Бога не состоялось из-за отсутствия психологической культуры, и поэтому внутренний человек остался язычником'.

Всеми силами пыталось отринуть древний миф Средневековье, но на деле оказалось глубоко 'пропитанным' мифологическим мышлением и чувствованием. Разве не мифологичны по основным темам и настроениям крестовые походы с их стремлением увидеть в Иерусалиме сакральный центр мира и объединить вокруг него все народы? А рыцари с их культом Прекрасной Дамы и желанием поклоняться обожествленной земной женщине? А процессы над ведьмами, продолжавшиеся до второй половины XVIII в.? Разве все это -- не свидетельства мифологического мышления? Что же говорить о массовых и разнообразных ожиданиях конца света, свойственных, кстати, не только средним векам, но время от времени будоражащих и наши души!

Миф 'затаился' и в следующей за средневековьем эпохе, Просвещения, самонадеянно провозгласившей 'Да здравствует разум!' Но разве не архаический миф  всеобщего возрождения 'притворился' неколебимой уверенностью в грядущей победе разума и безоглядной верой в обновление мира на его основе? И не он ли спустя три века питал веру миллионов советских людей, 'новой исторической общности', в грядущее светлое будущее? Не маячит ли за большинством идей об этом светлом будущем один из многочисленных обликов древнего мифа о золотом веке? И не прячется ли архаический миф о справедливом герое-создателе благ за учением Маркса о пролетариате?

Прав был К.Кереньи, сказав, что мифология, 'подобно отсеченной голове Орфея, продолжает петь даже после смерти и пение ее доносится издалека'. Миф всегда терпеливо дожидается своего часа и тогда становится признанной реальностью, так что не считаться с ним нельзя. И во все времена мифотворчество живет и не умирает: из этого бездонного источника всегда черпали вдохновение разные люди, от ремесленника до поэта. Стоит вспомнить, хотя бы Сергея Эйзенштейна, разработавшего концепцию 'основной проблемы искусства' и в ней утверждавшего, что состояние творчества связано с погружением в глубокие слои реальности, подобные тем, что запечатлены в мифах. Пользуясь данными этого особого мировидения,  можно проникнуть, как говорил наш отечественный философ Н.О. Лосский, 'в глубочайшие тайники подлинного непрестанно творчески изменяющегося бытия'.

Случайно ли к этому неисчерпаемому наследию символов и образов обращались все непревзойденные мастера духа, такие как Будда, Лао-цзы, Конфуций, Зороастр, Магомет? Именно мифологические, веками проверенные 'заготовки' они использовали в качестве самых подходящих средств для выражения глубокой нравственности и метафизических построений. Все религии, философии, искусства, формы социальной организации, все озарения первооткрывателей в науке и технике  - все это зарождается в магическом круге мифов. Тема некоторых современных публикаций - внерациональность науки, ее неосознаваемые истоки и даже ее близость к мифу. Вся история существования мифов заставляет нас предположить, что образы, символы и сюжеты мифов -  не продукт произвола или больной фантазии необразованных аборигенов где-нибудь в глубинах Азии или Америки, а порождение неизученного - нами-- человеческого сознания.

Юнг, озаглавивший одну из своих книг 'Современный человек в поисках души', полагал, что если не все, то многие болезни и кризисы современного общества  вызваны отсутствием у нас мифологии. Он подразумевал, что западное общество примерно со времен Возрождения и Реформации находится в поисках нового мифа, который станет его духовным источником и позволит обновить иссякающие созидательные силы.

Мифы всегда превосходно справлялись с этой задачей. Начиная с первобытной древности, они учили тому, как все должно быть в мире и в человеке, чтобы они существовали в гармонии. Не будет преувеличением сказать, что мифы были чем-то наподобие  предельно полной и добротно-мудрой энциклопедии жизни на все случаи, вплоть до интимно-потаенных. В их богатых поэтических образах -- священная история народа, все те первособытия и перводела, свершенные некогда богами, которые служили людям образцовыми моделями в их ритуальной и повседневной жизни, при строительстве домов, в отношениях между мужчинами и женщинами, между старшими и младшими, между живыми и мертвыми. Мифы снабжали людей руководствами в трудовой деятельности, на праздничных собраниях и в повседневных поступках.

Человек следовал этим образцам, повторяя поступки и жесты богов. Заметим: он не просил униженно помощи у богов, хотя и это тоже случалось, а подражал богам, уподоблял себя им. Мифы раскрывали - до известных пределов --  тайну происхождения мира и человека, посвящали в таинства любви и смерти и рассказывали о путях посмертного существования. Все это не только имело большой психотерапевтический смысл, а еще и придавало человеческой жизни иное, сакральное измерение,  бытийную прочность и то стремление к запредельной реальности, которое сохранилось в религиях, но практически утрачено в нашей самовлюбленно-техногенной цивилизации. Разделяя мир на сакральную и профанную сферы, мифы доносили до людей дыхание иной, мистической реальности и являлись как бы 'потайным ходом, посредством которого неисчерпаемые энергии космоса' вливались 'в культурные проявления человека', говоря словами  К.Кереньи.

Так было в древности. Позже, когда мифу пришлось по тем или иным причинам 'нырять' в глубины культуры и, затаившись там, ждать своего часа, его обязанности поделили между собой  религия, литература, история и другие сферы знания. Но прежняя, исконная целостность распалась, как драгоценный сосуд, извлеченный лопатой неумелого археолога из толщи земли. Видимо, в наиболее полном и неразъятом виде эта целостность существовала в далекие древние времена первобытных охотников и земледельцев; сохранялась она и в древних цивилизациях, которые, как и мифы, в Европе открыли довольно поздно.

Долгое время европейцы знали лишь античные и библейские мифы, причем интерес к ним оживился только в постренессансное время. А до тех пор нельзя было сомневаться, что Христова истина затмевает всякую древность. Однако после  эпохи Великих географических открытий стало ясно, что античные мифы - всего лишь верхушка айсберга, а его истинные масштабы стали вырисовываться примерно с XV-XVI веков. Европейская колониальная экспансия отрыла пути в неведомые дотоле страны миссионерам, путешественникам и ученым. В Европу начали проникать сведения о мифах других народов, живущих в Азии, Америке, Африке, Австралии и Океании. С начала XIX в. благодаря археологам европейцы начали узнавать древние мифы Месопотамии, Египта, Индии. Интерес к ним время от времени подогревался ошеломляющими находками из раскопок удачливых археологов.

Стал очевидным несомненный факт: на земле не было ни одного народа без мифотворчества, мифов и мифологии. Более того, именно мифология, составляла мощный фундамент традиционной культуры этих народов. Это убеждение подкреплялось и более близким знакомством с мировыми религиями: буддизмом, христианством, исламом, а также многими национальными религиями, такими, как индуизм, синтоизм или зороастризм, буквально 'пропитанными' мифологизмом.

Однако знакомство европейцев и вообще западных народов с мифами было с самого начала непростым. Дело в том, что все известные основные мифологические корпусы дошли до нас в письменном виде. Античные мифы, надолго оставшиеся эталоном для восприятия всех мифов вообще и с самого начала противопоставленные истории, представляли собой, по сути, поздние литературные переработки. Нельзя сказать также, что и мифология Ближнего Востока и Индии не были 'отредактированы' сказителями, миссионерами и учеными мужами, разумеется, из самых благих побуждений.  В той или иной степени были изменены и мифы так называемых 'примитивных' обществ, долго сохранявших черты первобытности.

Происходило это по разным причинам. Известно немало случаев, когда опрашиваемые аборигены скрывали от назойливых европейцев настоящие мифы, намеренно их запутывали или попросту обманывали, соглашаясь за небольшую мзду рассказать любой мифологический сюжет. Их можно понять: европейцы, настроенные услышать что-нибудь чарующе наивное и занимательное, не сразу узнали, что знанием мифов владели, как драгоценным сокровищем, далеко не все жители селения, а только посвященные. Да и те могли знать тот или иной миф  не весь целиком, а лишь некоторую его часть. Не сразу стало понятным и то, что мифы, священные сказания, не рассказывали для удовлетворения досужего любопытства, а исполняли во время ритуалов, в определенном месте и в определенное время года, месяца и суток; что миф - это не только текст, а еще и ритуал, особая площадка, знаки и вещные символы, и многое другое, и вообще миф - это из области скрытого, эзотерического знания.

Так,  например, в Австралии, которую часто приводят в качестве образца долго сохранявшейся живой первобытности, знание мифов было привилегией далеко не всех членов племени, а только взрослых мужчин, которые узнавали его во время обрядов посвящения-инициации и держали его обычно в секрете от остальных. При этом мужчины-владельцы мифов  могли повторять их и участвовать в обрядах, живя на той территории, с которой мифы были мистически связаны; мужчины же другой территории должны были просить разрешения для проведения обрядов и исполнения мифов, причем нужно было обосновать свою просьбу. Были и такие мифы, которыми 'владели' только женщины. Существовали мифы обычно не в одном варианте, а в разных версиях (местных, племенных, исторических). В большей части Австралии  священные мифы не облекались в  форму связного рассказа, а чаще упоминались в песнях, где были даны только ключевые слова. Ясно, что любой добросовестный дословный перевод песен недостаточен, так как главный смысл мифа заключался не столько в словах, сколько в ассоциациях, связанных с каждым словом. Они-то, эти слова и образовывали  специальный священный язык, доступный далеко не каждому. При буквальном переводе эта действительность либо остается неизвестной, либо ее не принимают во внимание, либо ее невозможно учесть.

Живой и действенной системой мифология долго была и в Новой Гвинее, которая тоже считалась участком первобытной периферии, прежде чем ее стала поглощать современная индустриальная цивилизация. Для исполнения мифов сооружались специальные платформы, хижины или иные сооружения; изготавливались специальные костюмы, маски, жезлы и другой реквизит; делали специальную татуировку и настраивали музыкальные инструменты. Мифологические знаки-символы наносились на десятки предметов, и мифологическое сознание проявлялось в повседневности, в обыденном поведении людей, в их практической деятельности, в восприятии разных событий и во многом другом.

Итак, миф - это не только словесный текст, но еще и целостная система представлений о мире, для которой этот текст служит всего лишь одной, но далеко не единственной реализацией целостного мироощущения. Мы чисто условно называем мифом только словесно выраженный рассказ. На самом деле 'таким же мифом служат и действа, и вещи, и речь, и быт первобытного человека, т.е. все его сознание и все то, на что направлено это сознание', -- писала О.М.Фрейденберг. В этих двух значениях -- как словесный повествовательный текст и как система представлений о мире - и будет употребляться термин 'миф' в нашей энциклопедии.

Познакомившись с подобными 'живыми' мифами, ученые начали тщательно прослеживать и описывать мифы, их роль и значение в традиционных обществах, сохраняющих архаические верования, т.е. рассматривать миф в контексте его полноценного живого бытования. Возникли многочисленные теории мифа, поскольку миф, как отметил один из его исследователей, М.Элиаде, 'есть одна  из чрезвычайно сложных реальностей культуры, и его можно изучать и интерпретировать в самых многочисленных и взаимодополняющих аспектах'.

История теорий мифа была начата в Европе еще эллинистическими софистами и теперь насчитывает уже не одно столетие своего существования. В разные эпохи, в зависимости от тех или иных потребностей, создавались разные интеллектуальные традиции, истолковывавшие мифы. И сейчас к мифу проявляют интерес многие науки - филология, история, этнография, религиоведение, психология, философия, так что у термина 'миф', пожалуй, примерно столько значений, сколько наук его изучает.

В ХХ веке сложилось несколько направлений в исследовании мифов.

Наша отечественная наука в советские времена по понятным причинам к мифу относилась настороженно. Миф изучали главным образом как словесный текст, причем письменный, или связывали мифологию с религией.

Один из самых авторитетных отечественных исследователей мифа - А.Ф. Лосев. Его книга 'Диалектика мифа', вышедшая в 1930 г., определила всю его дальнейшую жизнь: Алексей Федорович считал себя философом мифа, десятки дет занимаясь античной мифологией и разработав теорию ее социально-исторического развития. Он считал миф  основой человеческого сознания, наивысшей реальностью человеческого духа. 'Миф есть сама жизнь, -- писал он, -- жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесность', 'Миф есть само бытие, сама реальность, само конкретное бытие'. Это - 'энергийное самоутверждение личности' в 'выразительных функциях', это - 'образ личности', 'лик личности', данная в словах личностная история. Миф есть чудо, как чудом и мифом является весь мир.

В 'Диалектике мифа' А.Ф. Лосев высказал крамольные по тем временам мысли о новом мифотворчестве, раскрыл действенность мифов научных,  философских, литературных, а главное - социальных в эпоху 'великого перелома' и 'построения  и  социализма в одной стране'. Советская цензура выбросила все идеологические опасные места - а их оказалось немало, и запретила книгу. Лосев цензуры не испугался, выброшенные места вставил в печатавшийся текст и был за это арестован.

Итак, в ХХ в. стало несомненным, что миф - явление неустранимое и массовое, что он был и остается общим для многих, если не для большинства, способом переживания реальности; что он тяготеет больше к образности, чем к логическому оформлению, и что человек, по сути своей - существо мифотворящее. Как самая ранняя и достоверная форма восприятия, переживания и толкования мира, миф, принимая разные обличья, залегает в самых потаенных глубинах нашей общечеловеческой культуры, и именно из него впоследствии выходят и обособляются все другие сферы знания.

Ну, а для нас миф по преимуществу остается существовать в виде огромного корпуса текстов, сложившихся в разных странах в разное время. Из чего же складываются эти корпусы? Для того времени, когда мифы зарождались, наибольшую ценность представляли образы, сюжеты и схемы, которые объясняли происхождения мира и всех его частей. Чтобы выжить в мире, надо его знать. А чтобы знать, как мир устроен, надо знать, как он произошел: сущность всякого явления кроется в его происхождении. Кто сотворил мир? Или он существовал изначально, и богам оставалось его только преобразовать?

На все эти вопросы отвечали мифы творения, называемые космогоническими (от греч.  космос, т.е 'порядок'). Они-то и составляют ядро мифологии у каждого народа. Таким образом, миф творения - это основной, базовый миф любой традиции, миф по преимуществу, возвещающий о рождении космоса из хаоса. К космогоническим мифам близки мифы о происхождении небесных светил, прежде всего солнца и луны; их называют астральными.

Все, что имеет начало, имеет и конец. В конце мира - его крушение и гибель мира, возвращение мифических предков из мира иного в мир земной, явление мессии и т.п. Об этом рассказывают эсхатологические мифы (от греч. эсхатос, 'последний'). По сути, эсхатологический миф - это миф  творения наизнанку; он повествует о победе хаоса над космосом, по большей части, временной, происходившей в конце мира или в конце какой-либо космической эпохи. Можно сказать, что эсхатологические мифы - это своеобразный предел космологических представлений. 

Нечто среднее представляют собой календарные мифы, в которых повествуется о разных формах временной смерти природы в образах умирающего и воскресающего зверя или, позднее, бога. В конечном итоге это приводти к ее постоянному обновлению.

Многие мифы так или иначе представляют собой различные варианты мифа о начале всех начал, потому что по модели сотворения мира потом творится человек, растения, звери, звезды и планеты. По этой же модели в мире появляется смерть и все социальные установления, все человеческие ценности и блага, наподобие 'укрощенного огня', брачных норм, ремесел, орудий труда и т.п. Заслуга их создания обычно приписывается культурным героям, демиургам или первопредкам. Обычно об этом рассказывается в этиологических (от греч. этиа - 'причина', то есть объяснительных) мифах, истолковывающих происхождение разных явлений окружающего мира и причины их появления. В них обычно действуют первопредки и культурные герои, близкие и богам, и людям.

Из совокупности подобных повествований, принадлежащих к какой-либо одной  культурно-исторической традиции, и складывались целостные мифологические системы, уходящие корнями в первобытную глубь веков. Если же наложить на всю эту совокупность мифов пространственные, временные, языковые, этнические  ограничения, то получатся индоевропейская, славянская,  древнеегипетская и другие известные нам мифологии.

И вот что удивительно: в мифах народов, разделенных тысячами километров и сотнями веков, повторяются общие образы и сюжеты. Причины этого поразительного сходства объясняются не только похожими условиями жизни или общими путями исторического развития древних стран. Они глубже и таятся в фундаментальных свойствах человеческого мозга, точнее, в асимметрии полушарий. Физиологи объясняют суть различий двух видов сознания (условно говоря, новоевропейского, исторического и мифологического) различием функциональных возможностей наших полушарий. Левое полушарие работает как планирующее и аналитическое начало, оперируя логическими понятиями и устанавливая связь между ними. Правое же полушарие обеспечивает целостное, синтетическое, эмоциональное восприятие мира.

 Каждая из мифологий представляет собой как бы 'слоеный пирог', в котором нижний слой -- самые ранние мифы первобытных охотников и собирателей. Позже они были отчасти  переосмыслены, а отчасти дополнены более поздними мифами древних земледельцев, образовавших второй слой. Следующий слой связан с созданием ранних цивилизаций, когда появились новые мифы, а старые претерпели значительные изменения. Некоторые из них превратились в развернутые повествования; их сюжеты и образы переплелись самым затейливым образом, возникло много дублирующих персонажей и гибридных фигур; божества вступили  в сложные родственные и иные отношения. Складывались обширные политеистические пантеоны, мифы объединялись в циклы и т.п. Еще позже, с расслоением общества, произошло и социальное разделение мифологии, так что в каждой из них мы можем выделить подсистемы: высшую, жреческую или аристократическую и низшую, народную. Теперь уже мы не воспринимаем мифологию как хаотическое нагромождение самых разнообразных мифов, она для нас - осмысленное целое, священная история народов, которая начиналась на заре их существования.

До нас многие мифы дошли в виде некоего 'обломочного конгломерата'. Многие древние тексты, написанные на папирусе,  глиняных табличках, шелке, пальмовых листьях и других материалах, сохранились лишь частично. К тому же часто их приходится не только читать, но и специально расшифровывать забытые имена и понятия. Но главная трудность - не в этом. Как осколки 'древней правды', мифы имеют целый ряд особенностей, отличающих их от наших привычных текстов, порожденных книжной культурой.

С  наших современных позиций мифологические тексты можно рассматривать как порожденные измененным состоянием сознания. Оно бывает не только во время сновидений, но и при медитации, экстазе, аскезе или в ритуально оформленном акте интимной близости, как, например, в тантризме. Мифы - как бы запечатленные результаты экспериментального исследования бессознательного, которое проводилось в течение тысячелетий, когда наощупь пытались найти разные способы выхода в сферу бессознательного.

Таким образом, в мифологических текстах можно увидеть преодоление границ логически организованного сознания с тем, чтобы попытаться взаимодействовать с окружающим миром не только через умозрение, как обычно мы делаем, а непосредственно, входя в него, переживая его и сливаясь с ним. Это своего рода расширение границ сознания, путешествие в его неизведанные глубины. Отсюда отнюдь не следует, что логика мифу была чужда; но она - не двузначная Аристотелева логика, на которой  выросла западная культура, а иная -- метафорическая, символическая.

Что же еще мы можем увидеть в мифологическом мышлении (или сознании?) Ясно, что чистую, совершенно последовательную модель мифологического мышления мы не можем непосредственно наблюдать по хронологическим соображениям. Но, видимо, древний мифологический пласт существует где-то глубоко, подспудно в нашем сознании, судя не только по нашим снам, но и по тому, что мы все-таки можем наблюдать отдельные его проявления, обращаясь, например, к миру ребенка  раннего возраста. Как непереводимы имена собственные, так и мифологическое сознание, строго говоря,  нельзя буквально перевести в план иного, в том числе и словесного описания: оно замкнуто в себе, т.е. по-настоящему постижимо лишь изнутри.

В мифах мы то и дело сталкиваемся с тайной символизма. Наша главная трудность состоит в том, что близкий нам понятийный язык не сопоставим с языком символической реальности. Не потому ли классическая европейская философия, движимая стремлением 'иметь', а не 'быть', так и не смогла выработать адекватного  понимания символизма и сводила его к системе понятий и аллегорий, рассматривая под углом параллелизма означаемого и означающего?

Наши сложности восприятия  символического текста усложняются еще и тем, что наша индустриальная цивилизация почти полностью  отрицает символизм в человеческой деятельности. Мы почти утратили навык вглядываться и вслушиваться в глубины собственной души, как и в тайны природного мира. В наших современных текстах запечатлены в основном сугубо прагматические, приземленные смыслы, и они считаются самоценными и самодостаточными.

Мифы же -- утонченный продукт глубокого символизма. Говоря словами П.Флоренского, мифологический текст как таковой предстает перед нами как 'отверстие, пробитое в нашей субъективности'. Мифы могут настроить нашу душу на восприятие музыки сфер великого космоса. Сквозь них просвечивает не что-то сверхприродное или сверхъестественное, а как бы божественное естество природы. И оно не сокрыто, не упрятано где-то в неведомых далях, оно пребывает в нас самих, в тех сокровенных глубинах, где рождаются образы наших снов.

И, как знать, может быть от мифа нужно ожидать новых, то есть хорошо забытых старых мыслей о нашем мире и о путях его развития? Ведь главный предмет мифов - сам человек и его взаимосвязи с миром, тема вечная и непреходящая.

---

Главная страница | Статьи | Книги | Клуб Мистических Путешествий | Путешествия | Новости | Карта сайта | Контакты

Разработка © 2003-2012 ООО "КурандероS". Все права защищены

---