Мистические путешествия к шаманам Латинской Америки, путешествие в Перу, путешествие в Южную Америку, экспедиции в Непал, экспедиции в Тибет

Абсолютология - путешествия, мистика, философия, экспедиции в Латинскую Америку к шаманам курандерос

АБСОЛЮТОЛОГИЯ

РЕЛИГИОВЕДЕНИЕ, ФИЛОСОФИЯ, ПСИХОЛОГИЯ, ТЕОЛОГИЯ, МИСТИКА, КЛУБ МИСТИЧЕСКИХ ПУТЕШЕСТВИЙ

Путешествие в Индию, туры в Индию, Все о Перу, экспедиции в Индию, мистическая Индия

Главная страница | Статьи | Книги | Клуб Мистических Путешествий | Путешествия | Новости | Контакты



Маргарита Федоровна Альбедиль

Доктор исторических наук, старший научный сотрудник отдела этнографии Южной и Юго-Западной Азии Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, (дешифровка протоиндийской системы письма, религия и мифология Индии, музееведение, история МАЭ)

Публикации на нашем сайте:

Материалы сайта "www.absolutology.org.ru". При полном или частичном использовании материалов в интернете активная ссылка на 'www.absolutology.org.ru' обязательна.

УМНОЕ СЕРДЦЕ

Сердце - государь;

неисчерпаемо его применение.

Юй Шинань

 

Сердце - больше, чем обычный анатомический орган, и не случайно ему веками поклонялись,  его воспевали и почитали. Верили, что оно главенствует во многих жизненных процессах, и не только физиологических. У многих народов именно сердце признавалось главным органом, властителем тела, вместилищем разума или души. Подсчитано, что в Ветхом Завете слово 'сердце' упоминается 851 раз, являясь едва ли не центральным символом библейского представления о человеке, местом встречи Бога и человека. Сердце в Библии - бесспорный центр всех важных душевных переживаний: оно 'веселится' 'терзается', 'скорбит', 'рвется', 'мыслит', 'созерцает', 'горит предчувствие' и т.п. Мотив истинно ведающего сердца пронизывает не только христианскую, но и иудейскую, и мусульманскую традиции. Вспомнить, хотя бы девиз суфиев: 'Истинная Кааба - это сердце, а не каменный дом'.

Символически сердце изображалось в разных традициях в виде солнца, луны, мистического круга, мандалы, кружка с точкой, пламени и т.п. символов. Р.Генон  выделял среди этих геометрических символов треугольник, направленный вершиной вниз, 'треугольник сердца', а свастику, именовавшуюся также 'печатью сердца',  рассматривал как одну из разновидностей горизонтального креста, символа центра. Отметим, кстати, что свастика - древний солярный знак,  и что взаимоупотребление солнца и сердца было весьма распространенным; отсюда, вероятно,  и изображение лучистого сердца.

Огромное место занимает тема сердца в фольклоре, очерчивая целую область 'народной кардиологии'. Не обошли его своим вниманием и философы, достаточно вспомнить, например, А.Бергсона, Б.Паскаля или отечественного философа И.А.Ильина, который  именно в бессердечии видел главную причину бедствий современной цивилизации. Его взгляды во многом разделял церковный философ М.П.Новиков: 'В сердце не только концентрируются полученные от мозга сенсорные восприятия, но оно способно получать из трансцендентального мира ощущения божественной сущности. Эти ощущения из сердца поступают в мозг и направляют его психические процессы'.

Словом, тема сердца всегда так или иначе  присутствовала в человеческой культуре, включая в себя огромное количество образов, ассоциаций, знаков и символов. А как она выглядит в духовных традициях Востока, прежде всего китайской и индийской?

Одна из сквозных идей  этих традиций - сознание всеобъятности сердца и вера в то, что только оно одно дает разумную меру в каждом суждении и каждом поступке, как и истинное знание неизмеримости мира. Поэтому идущий путем духовного совершенствования должен открыть свое сердце неисчерпаемости бытия, зная, что истина передается только от сердца к сердцу, поверх всех словесных наставлений.

Обратимся, например, к китайской традиции. Как писал в XII веке Ван Пинь, 'Мудрецы прошлых времен и настоящего пребывают в единстве, ибо они передают не учение мудрого, а его сердце. На деле они передают даже не сердце прежних мудрецов, а собственное сердце. Ибо мое сердце не отличается от сердца мудрецов. Оно обширно и беспредельно, оно заключает в себе всю тьму вещей. Расширять свое сердце - значит передавать путь прежних мудрецов'.

Только истинное постижение мудрости в сердце позволяет человеку традиции по-настоящему постичь основы мироздания и проникнуть в средоточие собственной души. Но сердечная 'работа' непроста; она требует от человека постоянных  и разнообразных усилий.  Согласно Конфуцию, человек должен только в самом себе, во 'внутренней клети сердца', в глубине сердечного опыта, недоступной для посторонних глаз, находить самое прочное, самое настоящее и самое возвышенное состояние своего бытия. Вот почему высшее достижение жизни по Конфуцию - 'способность следовать велениям сердца, не нарушая правил'. Речь идет о глубинном сердечном понимании, которое только одно и может по-настоящему удостоверить сокровенную преемственность духа.

Неоконфуцианский философ XV-XVI вв. Ван Янмин вообще считал, что 'вне сердца нет вещей'. Главное призвание человека на земле он  видел во внутренней работе духа,  которую называл 'выправлением сердца' и противопоставлял ее как отвлеченному умствованию, так и суетной деловитости. По его мнению, человек овладевает своим сердцем, а затем и всем миром, если совершает нравственно безупречные и притом спонтанные действия. Внимательный прежде всего к 'разумному сердцу', Ван Янмин разграничивал уровни  сердечного и бытийственного сознания: 'Если, поразмыслив над словами, я не нахожу их верными, то, пусть даже их произнес сам Конфуций, я не сочту их истинными. Главное - это наставление собственного сердца'.

Его талантливый ученик Ван Цзи считал, что  'выправление сердца' - это двойное действие: одновременно и раскрытие, рассеивание, подобное функции пустоты, и собирание, подобное сущности пустоты; и хотя оно пронизывает весь мир, но формы  не имеет и потому похоже 'на полет птицы в воздухе и отражение луны в воде'.  Ван Цзи говорил о безусловном врожденном знании, связывая его с 'изначальным сердцем': 'Всю нашу жизнь от рождения до смерти мы должны иметь своим господином проблеск духовной просветленности изначального сердца. Эта ускользающая точка духовной просветленности составляет одно тело с Великой Пустотой и существует во веки веков. В ней, по сути, ничто не рождается и ничто не умирает... '

В китайской традиции словом синь, 'сердце', по мнению В.В.Малявина,  охватывалось понятие сознания и даже разума. И это неслучайно: ведь только жизнь сердца  может охватить одновременно и чувство и разум, собрать их воедино, и только опыт сердца обладает свойством глубины, в отличие от логической одномерности интеллекта. Речь идет о сердечном, тонко чувствующем сознании, и природа такого сознания и не может быть привязана к одному лишь уму; она опознается целостной жизненной интуицией, одновременно и духовной и телесной.

В духовной традиции Китая сердце, таким образом, считалось средоточием духовной жизни человека,  вместилищем сознания и чувств. Ученые старого Китая утверждали, что забытую правду  древних мудрецов можно только 'сердцем перенять' из книг, и не только из них. 'Древние мудрецы заповедали, что человеческое сердце слепо, а сердце Дао неуловимо, утонченно и едино. Держаться его темной глубины - значит воистину чтить науку сердца всех времен.  То, что передают друг другу мудрецы, люди понять не в силах, а чтобы понять это, нужно искать свое Срединное сердце, исходя из того места, которое занимаешь посреди Неба и Земли,' - говорится в сочинении XVI века 'Знаки преемственности сердца'.

Представление о сердце как об истинном регуляторе вселенной вообще свойственно дальневосточной традиционной мысли. Через все возможные круги человеческого общения проходит одна нить, которая все соединяет с сердцем. Граница между макрокосмом и микрокосмом оказывается зыбкой и проницаемой. Об этом же говорит одна из ключевых мыслей индийских упанишад: 'Ты - одно с тем'; 'Все, что существует - это ты'.

Естественно, сердце оказывается ключевым термином, можно даже сказать, ключевой философемой в кругу тем, связанных с  тем, что на Востоке называют духовным 'пробуждением'.  Один из деятелей дунлиньского движения Гао Паньлун испытал такое состояние  через десять лет  мучительных сомнений и упорных медитаций. Случилось это так. Однажды он плыл в лодке, предаваясь ученым занятиям. И когда он прочел слова ученого XI века Чэн Хао 'Все сущее в мире создается самим человеком, в действительности ничего не существует,' он внезапно испытал внутренне озарение, и центром этого чувства было сердце:  'Опутавшие меня тревоги внезапно исчезли, и словно тяжкий груз свалился с моих плеч. Сквозь меня словно молния прошла; я почувствовал, что слился без остатка с Великим Превращением, и для меня перестало существовать различие между небесным и человеческим, внутренним и внешним. Я увидел, что весь огромный мир - это мое сердце...'

С сердцем был связан жизненный идеал даосов. Он гласит: 'Делаю так, как желает сердце. Всегда следую естественному во мне'. Даосскому мудрецу Чжуан-цзы был близок образ мудреца, который 'глазами видит, ушами слышит, сердцем внимает сердцу'. Он считал, что пробудившееся сердце должно быть  'теплым, как весна и прохладным, как осень'. По- настоящему мудрый человек 'живет по часам своего сердца одной жизнью со всем сущим'.

 'Небесное сердце' даосы считали прототипом Великого предела - образ, который  одновременно завораживает поэтической красотой и впечатляет философской глубиной. В одном лишь движении этого 'Небесного сердца' содержится 'круговорот четырех времен года и пять мировых стихий. И все превращения жизненного эликсира в нашем  теле не совершаются вне сердца'. Вокруг этого 'Небесного сердца' и совершаются таким образом все антропокосмические явления, и жизнь сердца вписана во все природные процессы.

Природа сознания связана с сердцем и в трактате  даосского наставника VIII в Сыма Чэнчжэня: 'Пустотную утонченность сознания (=сердца), поистине, невозможно измерить. Что такое сознание? Если захочешь опознать его сущность, оно будет казаться несуществующим; в деяниях же своих оно каждый миг проявляет себя. Оно действует стремительно без поспешности и достигает всего, никуда не направляясь...Оно появляется и исчезает внезапно, и невозможно понять, возбуждено оно или покойно. Оно то ли присутствует, то ли отсутствует. Разве можно сравнить трудности укрощения сердца даже с трудностями укрощения необъезженных лошадей?'

Сходное восприятие  сердца или сознания мы встречаем и в традиции буддизма махаяны. В 'Трактате о рождении веры' сознание=сердце  уподоблено бесконечной, неосязаемо-пустотной среде, в которой уже присутствует импульс к самопознанию или, что то же самое, к самоосознанию: 'посреди сердца внезапно рождается мысль', и в этой мысли сознание себя обретает. 

Один из патриархов чань-буддизма, Хой-нэн уподоблял сердце светильнику, цель которого - свет, а главное назначение -  освещать, светить, просвещать. В этом учении деяния сердца в наивысшей форме понимались как познание собственной изначальной природы и таким образом получалось, что между истиной и сердцем, ее познающим, нет и не может быть никаких посредников. Истина же открывается сразу и оказывается тождественной познающему ее сердцу.

Здесь нет ничего общего с привычным для нас западным субъектом, который стремится к самотождественности и не может преодолеть  сковывающие границы своей узкой частной автономии, который в итоге делает мир своей собственной проекцией. Восточный мудрец  оставляет себя и мир, он просто дает, позволяет всему быть, уподобляясь зеркалу, которое просто все отражает и ничего не изменяет. Когда Чжуан-цзы говорит: 'Нынче я похоронил себя', это отнюдь не означает  физическую смерть. Дело в другом: он похоронил свое 'эго' и вместил в свое сердце  всеобъятное сознание пути. Как говорили даосы,  в пустоте сердца 'собираются духи и люди'.  Речь идет о полном и безоглядном доверии собственной природе (путь и традиция это подразумевают) и искреннему отношению к себе, и тогда 'пустота сердца' приносит просветленность.  Вот почему Чжуан-цзы учит всматриваться в пустоту своего сердца: тогда можно увидеть, как 'из пустой залы исходит ослепительный свет'.

Представление об идеале пустотного сознания=сердца выразительно демонстрирует  даосская притча Чжуан-цзы об искусном поваре. Этот повар разделывал бычьи туши: 'Взмахнет рукой, навалится плечом, подопрет коленом, притопнет ногой' и сверкающий нож словно пляшет в его руках. Царь, наблюдающий его работу восхитился, сказав 'Сколь высоко твое искусство, повар!' Повар же в ответ на это объяснил, что превыше всего он любит путь, а это выше обыкновенного мастерства. 'Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года - и я уже не видел их перед собой! Теперь я не смотрю глазами,  а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь Небесному порядку, я веду нож через главные сочленения, без усилий проникаю во внутренние полости, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь  на мышцы и сухожилия, не говоря уж о костях. Хороший повар меняет свой нож раз в год, потому что он режет. Обыкновенный повар меняет свой нож раз в месяц - потому что он рубит. А я пользуюсь  своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им несколько тысяч туш, а нож все еще выглядит таким, словно он только что сошел с точильного камня. Ведь в сочленениях туши всегда есть промежуток, а лезвие моего ножа  не имеет толщины. Когда же не имеющее толщины вводишь в пустоту, ножу всегда найдется предостаточно места, где погулять.  Однако же всякий раз, когда я подхожу к трудному месту, я вижу, где мне придется нелегко, и собираю воедино мое внимание. Я пристально вглядываюсь в это место, двигаюсь медленно и плавно, веду нож старательно, и вдруг туша распадается, словно ком земли рушится на землю'.

В этой притче  бычья туша  сводится к сплошному промежутку, где гуляет 'не имеющий толщины' нож повара - и то и другое - прообраз пустоты, или даже образ пустоты в пустоте,  которые вовлечены в отношения свободного обмена. Повар действует не по правилу, не по расчету, а доверяясь своему сердцу, потоку своего сознания и музыкальному ритму пути, полностью им доверяя. А в целостности Великой Пустоты и происходит сердечная встреча земного и небесного, божественного и человеческого.

Это доверие пути, а значит, и своему сердцу, своей собственной природе тонко подметил К.Юнг:  'Китайцы не имеют импульса к насильственному подавлению своих инстинктов, который истерически раздувает и отравляет нашу духовность. Человек, живущий инстинктами, может освободиться от них, и притом так же естественно, как он жил ими'.

У даосов есть понятие 'поста сердца', и оно не кажется метафорой. 'Пост сердца' диктует, чтобы  зрение и слух были обращены вовнутрь, а не на объекты  видимого внешнего мира.  Лао-цзы вообще советует 'завалить отверстия сознания'; при этом оно должно быть разомкнутым и предоставить всему быть  так, как оно есть. Складывается впечатление, что даосских, как, собственно, и других восточных мудрецов волновал вопрос  не 'как  устроен мир и как  его познать', а как  в нем прожить счастливо и долго, со спокойным сердцем.

Сознание же, китайцы, по сути дела, отказываются определять. Да и в самом деле, как можно описать 'пустотную утонченность?' Сознание, таким образом, по сути своей и не предметно, и не субстанционально, оно - функционально. Пожалуй, здесь-то и коренится главный  узел различий восточного и западного подходов к сознанию. Западная мысль утверждает самотождественность сознания и субстантивирует его, в то время как восточная духовная традиция рассматривает сознание как реальность не субстантивную, вообще не предметную,  а функциональную, деятельную. Природа сознания - это  постоянное  спонтанное превращение,  без начала и конца, разнообразное и совершенно естественное. В этих превращениях  проходит жизнь даосского мудреца -  это и есть его духовный  путь. Если вы устали от однообразия порно видео видеочат – это лучшая возможность привнести что-то новое в вашу жизнь! секс камеры и бесплатные лайв-камеры с девушками. Добро пожаловать на http://ru.redcams.su Неугомонные мастурбаторши, а также извращённые парочки предаются любовным играм у веб-камеры. Записи со стримов самых горячих вебкам-девочек.

Из всего сказанного вытекает одна из самых главных характеристик или свойств сознания - его глубина, непостижимая, неизмеримая, головокружительная. Мы приобретаем опыт - но в нем таится другой, более глубокий (как китайские шарики, заключенные один в другом) - и так до тех пор, пока мы не достигнем предельной  цельности нашего существования.

Сознание=сердце таким образом становится символической матрицей духовного опыта и в то же время движущей силой духовных метаморфоз. Каждое мгновение жизни должно проживаться сознательно или, что то же самое, сердечно, и тогда можно будет говорить о мудрости просветленного сердца.

Говорить, естественно, можно только метафорически, и лучшая метафора - уже упоминавшееся в этой связи зеркало. 'Высшего человека сердце - это зеркало, - говорит Чжуан-цзы;  оно не влечется за вещами, не стремится к ним навстречу, вмещает в все себя - и ничего не удерживает.' В самом деле, зеркало не имеет ничего общего с теми предметами, которые оно отражает, но в то же время его  нельзя от них отделить.

Вне Пути, как бы его не называли разные духовные традиции, не происходит ничего, и потому проблема сердца=сознания  имеет на Востоке сугубо практическое значение, нерасторжимым  образом связанное с традицией, в лоне которой  человек движется и совершенствуется и которая передается от сердца к сердцу.

Что же касается нашего западного ума, рассудка,  то его, занятого поверхностными сопоставлениями и расчетами, индийцы и китайцы уподобляют  скачущей   обезьяне и называют обезьяньим умом, умом-обезьяной; он не способен  воспринимать жизнь  такой, какая она есть, во всей ее полноте  и переливах сочных красок. Древние индийцы уподобляли такой поверхностный разум (манас)  поводьям, с помощью которых лошади -органы чувств влекут повозку -тело человека; но истинный возница - буддхи,  глубинное, внутреннее сознание, сердце.

Именно сердце - подлинное средоточие  нашего жизненного опыта, а тонко чувствующее сердечное сознание - глубочайший внутренний исток всех наших  душевных движений. И только в глубинах сознающего сердца постигается та тайна, которая заключена в недрах традиции. Здесь в качестве убедительного примера 'работающего' в этом 'режиме освобождения' сердца можно  взять фрагмент медитативной  тантрической практики.  Она начинается с того, что ученик представляет, что в его сердце находится красная солнечная мандала; она лежит на  восьмилепестковом лотосе, в центре которого  возникает мистический слог ХУМ. Из этого слога  выходят бесчисленные лучи света, на которых покоятся многочисленные учителя и богиня, образ которой ученик должен в конечном итоге визуализировать. Затем он медитирует на пустотности и других предписанных вещах,  а в конечном итоге идентифицируется с богиней; главная арена  медитативного действия - сердце.

Итак, только заключение мысли в сердце  позволяет человеку традиции постичь основы мироздания и проникнуть в средоточие собственной души. Только 'очами сердца'  можно увидеть истинную реальность. И потому учитель Кришна наставляет ученика Арджуну в Бхагавадгите, ключевом тексте индуизма:  'Прилепись ко мне сердцем, о бхакт мой!'

Утвердив лишь на Мне свое сердце,

пребывать во мне мыслью старайся -

и тогда ты со временем будешь

обитать там, где я, Гудакеша.

Йоге-любви, бхакти-йоге, посвящен целый раздел Бхагавадгиты. Высшее божетсво, Бхагавана, познать трудно, и люди полны о нем превратных мнений. Но постичь его необходимо, поскольку  все существа пребывают в нем, и он пронизывает их подобно ветру. И только люди с великой душой способны почитать его, пребывая на нем сердцем и любя его; все остальные пути труднее. Итак, сердце - главный орган знания, которое превращается в знание-процесс и знание-соучастие, и потому проявление его иногда уподобляется огню во всех его цветах и образах, во всей его жгучей силе. Бхакт испытывает сильное религиозное чувство; оно возникает внезапно, как вспышка молнии, и не требует ни специальных знаний, ни особой подготовки. Здесь нет противопоставления 'мистики знания'  и 'мистики сердца', о которой порой пишут западные ученые, а есть особая форма знания, добываемого сердцем.

Целый ряд современных медицинских и психологических фактов заставляет нас вполне серьезно отнестись к интуициям восточных традиций. Кажется, даже у скептиков все меньше остается сомнений в том, что сердце - не только важный физиологический орган, но и центр психоэмоциональной жизни человека. Например, данные по шунтированию сердца говорят о том, что хотя его физиологическая работа и улучшается, но умственная деятельность прооперированного может серьезно ухудшиться.

 


Главная страница | Статьи | Книги | Клуб Мистических Путешествий | Путешествия | Новости | Карта сайта | Контакты

Разработка © 2003-2012 ООО "КурандероS". Все права защищены


Rambler's Top100